Русская литература в 2014 году: «Ёбург» Иванова и рассказы Кучерской

А также любовная лирика арестантки Васильевой

Иванова стране не хватает

Очень успешный писатель, по чьим романам снимают очень успешные фильмы, оставляет вольные фантазии ради очень трудоёмкой работы — документальной прозы. Фантазия если в ней и присутствует, то лишь в манере подачи чужого материала. А всё остальное не свое, а придуманное жизнью.

Алексей Иванов, автор популярнейшего романа «Географ глобус пропил», замечательных «Сердца Пармы» и «Золота бунта», других романов, повестей и рассказов, написал в жанре нон-фикшн не меньше, если и не больше книг.

Как тут не вспомнить чеховский «Остров Сахалин». Но путешествие и книга о нём были для Чехова экстремальным опытом: прежде чем отправиться туда, он в своей прозе дальше Волги не добирался. Да и после тоже. У Иванова же всё естественно: вот вымысел о родном Урале, а вот то, что на самом деле. В этом смысле его можно назвать наследником другого классика — Дмитрия Мамина-Сибиряка, который посвятил Уралу не только прозу, но и документальные очерки.

На этот раз Иванов обратился к Екатеринбургу.

Уже само название книги выдаёт в нём не столько краеведа и историка, сколько писателя — «Ёбург». Название, по словам автора, «вызывающее, наглое, хлёсткое, почти непристойное».

Однако и со «скучной» фактологией в книге порядок. Лишь поначалу кажется, что она будет посвящена главным образом культуре Екатеринбурга, тому, что Иванову ближе всего по духу. Благо, там есть о чём писать: легендарные рок-группы «Наутилус Помпилиус», «Чайф» и «Агата Кристи», не менее легендарный поэт, переводчик, издатель Илья Кормильцев, известный театральный режиссёр Николай Коляда, популярный кинорежиссёр Владимир Хотиненко.

Но ведь и Ельцин же, и Россель...

К чести Иванова, в «Ёбурге» в равных долях соединены история, политика, экономика, социалка, криминал и, разумеется, культура. Лёгкий стиль и мозаичная композиция заскучать не дадут даже в такой материи, как финансы. К примеру, я с удивлением узнал, что в 90-е в городе чуть было вышла в обращение собственная валюта — уральские франки:

Свои несбывшиеся деньги Баков выпустит только в 1997 году, когда станет директором Серовского металлургического завода. Независимо от номинала франки будут талонами в заводской столовой — и облегчат дефолт-1998.

Приятно было обнаружить в книге главу, посвящённую Александру Шабурову, художнику, который и нарисовал наш сайт, и пишет для него. В родном Ёбурге он оставил такой след:

«Первый в мире памятник человеку-невидимке». Идею сего монумента придумал писатель Евгений Касимов, а художник Шабуров всё исполнил. На газоне библиотеки имени Белинского лежит бронзовая плита размером где-то метр на метр, а на ней отпечатки двух босых ног. Одна нога — от Касимова, другая — от Шабурова.

Жаль, что на все города страны одного Иванова не хватит.

О пользе похмелья

Майя Кучерская тоже известна в разных ипостасях. В её портфолио и филологические работы, в том числе соавторство в учебнике русской литературы второй половины XIX века и книга о великом князе Константине Павловиче в серии ЖЗЛ, и критические статьи, и чистый вымысел. В прошлом году роман Кучерской «Тётя Мотя» имел шумный успех — первое место в читательском голосовании премии «Большая книга».

Сборник рассказов «Плач по уехавшей учительнице рисования», по собственному признанию автора, — это подведение итогов за 20 лет:

...сочиняю рассказы и рассказики, редко и мало, но вот набралось на книжку... Сознаю, что получилась странная семейка, словно бы все эти тексты от одной матери, но от разных отцов...

Они действительно разные.

Двухстрочные абсурдистские, как, к примеру, вот этот:

Один человек был cумасшедший. — Ну и что?

Сейчаc вcе — cумасшедшие. — И то правда.

И многостраничные реалистические.

Их объединяет авторская интонация. И тёплая, и в то же время немного отстранённая, как будто Кучерская и держит своих героев на слегка ироническом расстоянии «вытянутой руки», и в то же время ими любуется. Для того и держит, чтобы любоваться.

Однако эта позиция «отстранить и любоваться» грозит вот-вот нарушиться. Её героям предстоит вот-вот сделать некий решительный шаг, и тогда авторская дистанция тоже, скорее, всего исчезнет. Тут-то Кучерская и обрывает повествование. Герой либо умирает (как в рассказе «Химия «жду»), либо остаётся один на один с собой в так называемом «открытом финале». Так почти везде: и в «Среднестатистическом лице», и в «Озере чудес», и в «Пригодном для жилья». И особенно отчётливо в «Маскараде в стиле барокко», который обрывается ровно тогда, когда читатель ждёт то ли триумфа, то ли оглушительного разоблачения:

Гулкая, жадная тишина. Я выхожу на сцену.

Мне же больше других понравился рассказ «Маргиналии-2», в том числе и одним забавным физиологическим наблюдением. Героя рассказа, безымянного Писателя, неожиданно посещает давно забытое вдохновение. Всё бы ничего, но оно приходит тогда, когда герой мучается жестоким похмельем.

На собственном опыте много раз убеждался, что самые удивительные озарения приходят именно в этом состоянии. И кстати, учёные дают этому феномену такое объяснение: физические страдания провоцируют мозг на выброс творческой энергии!

Условно-домашняя поэзия

То, что главный фигурант уголовного дела о хищениях в Министерстве обороны Евгения Васильева пишет стихи, известно. Теперь известно ещё и то, что на днях томик её стихов должен выйти в издательстве «Алгоритм». Во всяком случае, Васильевой помогает с редактурой известный журналист Игорь Дудинский, который мне об этом сам и сказал.

Были ссоры порой, тихо тухла свеча,
Но была их любовь всё равно горяча. 
И был нежен и счастлив его дивный взгляд,
Как планета земля, встретив звёздный свой сад...

Это именно тот случай, когда плохие стихи выгодно издавать и автору, и издательству: читать никто не станет, а шуму будет много. Нечасто выходят книги у поэтов, заключённых хоть под домашний, но арест.

Не любить читателя

Предпоследний номер популярного журнала «Афиша» вышел с громким анонсом на обложке: 100 лучших романов XXI века. Верить этому анонсу, как и самой публикации, ни в коем случае нельзя. И вот почему. Журналистика немыслима без сенсаций, но всякая сенсация должна же иметь реальные обоснования.

Проглядел список журнала. Из ста «лучших романов» (там, кстати, не все романы — «Метель» Сорокина, к примеру, повесть) я, разумеется, читал не все, чуть больше половины. Из этой половины неплохими признаю ещё примерно половину, из них хорошими — треть, но лучшими — от силы два-три. И это мой личный выбор.

Представим читателя, который пойдёт по списку «Афиши» и если не на второй-третьей, то уж точно на четвёртой-пятой книге воскликнет: «И это вы называете лучшим?!»

Зачем же вводить читателя в заблуждение? Список составлен силами десятка разных экспертов, каждый демонстрирует свой вкус и далеко не всегда хороший. Уж не говоря о том, что критики часто, сами того не замечая, идут на поводу у конъюнктуры.

Читатель же привык доверять вкусу именно «своего» критика, с которым он когда-то сверился и которого принял.

Вот если бы сам литературный обозреватель «Афиши» Лев Данилкин составил свой список из любого числа книг, его читатель и почитатель с удовольствием стал бы этому списку следовать. Я, к примеру, процентов на 60-70 вкусу Данилкина доверяю. Но признаться в том же по отношению к большинству других экспертов «Афиши» не могу.

Поди разбери, зачем понадобилось «Афише» демонстрировать нелюбовь к читателю. Разве что из репортёрской любви к гигантомании.