Ли Бо в переводах Леонида Бежина

О потерянных китайцах

Сначала является музыка, потом слова. Так происходит с поэтами и так с поэзией. Прежде слышится ритм. Потом выплывает сюжет. Потом обстоятельства, лица, с которыми они связаны. А самого стихотворения все нет. Но зато, зазвучав, оно не отпустит никак. И совершенно неважно, твое оно или чужое. Кажется, прочитал и забыл, но оно в тебе, а ты в нем.

Вот мерный гул барабанов — БМ-М-М, БМ-М-М. Вот вечер, озеро, плеск волн. На лице брызги. Компания китайских мажоров устроила пикник на воде. Позвали девушек с лицами, подобными маскам. Певичек и музыкантов. Запаслись едой. И вот незадача — погода испортилась, пришлось вернуться назад. Прически сбиты, плывет грим, наряды набухли.

Это поэзия семейства Се — знатного китайского клана эпохи Шести династий. Его члены занимают высокое положение в обществе, прекрасно образованы и проводят досуг культурно — слагая стихи и читая их друг другу. Время, в которое они жили, неважное. Щель времен — аккурат между царствиями Хань и Тан. III–VI вв. н.э. в Китае — время мути. Интриги, комплоты, восстания. Се принимали в дрязгах живое участие и нередко страдали от того. Поэзия спасала их от житейских невзгод.

А вот книжечка размером с ладонь — "Утренний иней на листьях клена", сборник поэзии Се, издательство "Книга" 1993 года. Листаю из начала в конец и наоборот в поисках девушек и мажоров. Не нахожу, сержусь. Упорствую, ищу снова. Понимаю, что глупо, что книжка мала, и укрыться им негде — но их нигде нет. А музыка звучит, и все громче, и овладевает настолько, что побороть ее уже невмочь.

Китайцев мне преподнес папа. Он очень их уважал, читал вслух и просил это делать меня. И так мы читали друг другу, как будто бы мы Се.

В папином тульском имении, в Труфанове, в горнице с русской печкой, на скамье среди старых пчелиных рам лежали стопкой Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюй И — любимые папины поэты. Их имена сами, как стихи. Мы оба это знали и восклицали с патетикой: Ли Бо! Ду Фу! Бо Цзюй И!

В Труфанове они покрывались пылью — читать их одному папе было не с руки. Когда я приезжала, я ставила ему это на вид, и мы смеялись. А вечерами я читала вслух, долго-долго, пока не замечала, что он уже спит. Когда папы не стало, китайцы ушли вслед за ним. Остались в Труфанове со второй папиной семьей. Моих собственных китайцев, сборник "Китайская пейзажная лирика" (издательство Московского университета, 1984 год, тоже папин подарок), зачитал мой дружок детства, когда служил в армии. И я долго жила без китайцев, пока в один прекрасный день в Музее Рериха не повстречала их целый маленький выводок — семейство Се размером с ладонь.

А еще спустя время умер дядя, который любил все, чем папа дорожил, в том числе и китайцев. И они стали первыми дорогими друзьями, которых я увидала в большом дядином доме на краю Пятигорска, когда приехала его хоронить. Я рассказала своим кузенам — дядиным сыновьям историю непростых отношений между мной, папой, дядей и китайцами, и те подарили мне книжки — Ли Бо, Ду Фу и пейзажный сборник Московского университета. Они все собрались у дяди, что естественно: ведь дядя любил папу! Так мы нашлись. В очередной раз листая "Утренний иней", берусь за Ли Бо и встречаю мажоров. Я перепутала. Это были не Се — это был Ли Бо.

I

Песнь о красавицах