Что везете? — Грибоеда

220 лет назад родился Александр Грибоедов

1.

Весною 1828 года дипломат А.К. Амбургер, только что назначенный российским консулом в Персию, получил письмо от своего нового начальника: Кстати, устройте так, мой друг, чтобы всюду меня принимали приличествующим мне образом. Мой чин невелик, но моему месту соответствует ранг тайного советника, фактически превосходительства. И потому по сю сторону Кавказа везде меня принимать, как мне подобает: полицейские власти, исправники, окружные начальники, и на каждой станции чтобы выставлялся для меня многочисленный кавалерийский эскорт.

Амбургер сделал то, что от него зависело, но и без него все устроилось как нельзя лучше. Сам И.Ф. Паскевич, главнокомандующий на Кавказе, позаботился о том, чтобы министр встречен был самым превосходным образом. Всякий уездный исправник должен был встречать его на границе своего уезда и сопровождать до границы другого, полицмейстер Тифлиса обязан со свитой встретить министра у заставы и лично сопроводить на квартиру. Циркуляр об оказании почестей прибывающему министру занял 16 страниц. Разосланы указания о торжественном приеме и в Астрахань – это на всякий случай, если, паче чаяния, министр завернет и туда.

Но чиновники на местах проявили еще больше почтения, чем требовал циркуляр. Стоило министру остановиться по пути в Тифлис в Душете, как явились представляться местные чиновники в парадном облачении. Министр не успел доехать до тифлисской заставы, как был встречен  целой армией выдвинувшихся ему навстречу чиновников, так что в Тифлис министр въезжал на манер триумфатора.   

Чтобы вернуться на Кавказ  с таким триумфом, ему пришлось быстро и решительно охладеть к недавнему своему благодетелю, легендарному генералу Ермолову, бывшему "проконсулу Кавказа", попавшему теперь в опалу. А затем горячо доказывать свою преданность новому своему шефу Паскевичу, не без интриг сменившему Ермолова.  

Куда как колоритный персонаж. Сам разработал сценарий своего торжественного приема, а прежде сам выпросил себе ранг министра, после чего вызвался собственноручно составить себе служебные инструкции от имени министра иностранных дел, канцлера Нессельроде.

Но кому под силу взять на острый сатирический карандаш такого героя? Разве только автору знаменитой комедии "Горе от ума", вздумай он взяться за старое. Но это невозможно, поскольку министр, которому разрешено столь многое, и есть автор запрещенного "Горя от ума".

Когда на параде в Тифлисе он будет стоять на почетной трибуне, внизу пройдут маршем и те разжалованные офицеры-декабристы, которые, в отличие от него, не вышли из-под следствия с очистительным аттестатом. Ровно ста годами позже парад этот воскресит Юрий Тынянов в "Смерти Вазир-Мухтара":

- …А кто с террасы на нас смотрел? В позлащенном мундире?

-  А кто? - спросил Берстель. - Чиновники.

- Нет-с, не чиновники только. Там наш учитель стоял. Идол наш. Наш Самсон-богатырь. Я до сей поры один листочек из комедии его храню. Уцелел. А теперь я сей листок порву и на цигарки раскурю. Грибоедов Александр Сергеевич на нас с террасы взирал...

2.

А ведь российская история не знала более несчастного министра.

Прежде чем стать посланником российской державы при персидском дворе в ранге полномочного министра, он привез в Петербург подписанный Туркманчайский мир, означающий конец войны с Персией и как нельзя выгодный для России. Грибоедов рассчитывает на орден, еще более на денежное пособие, но более всего на то, что его отпустят со службы и позволят стать частным лицом.

Ему дадут орден, дадут 4 000 золотых червонцев – и предложат воротиться в Персию. Он найдет аргумент, чтобы отказаться от должности поверенного в делах. В Персии ведь только и есть два представительства – Англии и России, но англичане представлены полномочным послом, и России тут негоже отставать. Грибоедов полагает, что это очень хитроумный аргумент, который позволит ему уклониться, но канцлер Нессельроде, заручившись добром у императора, еще хитроумней:  Грибоедова делают и послом, и министром, и аргументов у него больше нет.

Уезжая, он больше, чем полон странных предчувствий, он словно знает всё наперед.  Нас там всех перережут - бросает он доброму своему приятелю Жандру.

Дело кончится ножами - печально замечает давнему знакомцу Пушкину. 

Прощай, брат Степан! Вряд ли мы с тобой более увидимся… — обнимает лучшего своего друга Бегичева.

По пути к месту службы происходит невероятное – он, внезапно и буквально сходу, берет в жены пятнадцатилетнюю Нину Чавчавадзе. Будем век жить, не умрем никогда, — говорит ему влюбленная девочка-жена. Он отшучивается, а днями позже вдруг отвечает ей: Не оставляй костей моих в Персии, если умру там, похорони меня в Тифлисе.

Когда, еще только собираясь выезжать из Петербурга, он разрабатывал сценарий своего торжественного прибытия на Кавказ, пером его водил не "бес честолюбия", которого многие ему припишут. Грибоедов пытается отогнать свою погибель, прекрасно зная, как важно на Востоке быть серьезным. Серьезным – это когда у тебя  "многочисленный кавалерийский эскорт" и когда тебя с поклоном встречают "полицейские власти, исправники, окружные начальники". Ведь все это станет известно в Персии куда раньше, чем он пересечет границу.

3.

И как не было министра несчастнее Грибоедова, так не было в России более счастливо запрещенной рукописи, чем "Горе от ума". Поставив в мае 1824 года точку (верней, восклицательный знак: Карету мне, карету!), автор отправился в Петербург  печатать свою пьесу. Пройдут десятилетия, комедия давно уже станет хитом русской сцены, а цензоры всё будут вспоминать предание, в которое верится как раз без труда. Вместо того, чтобы искать обычным путем и представить рукопись в цензурный комитет, автор отправился прямиком в министерские чертоги и настоял, чтобы министр открыл его переплетенную рукопись при нем.

Почтенный старик пробежал по листам глазами: на беглый взгляд всё это не вполне прилично. Попади "Горе…" к цензорам (гласило их предание), они бы вымарали там-сям, но печатать бы разрешили. А слова министра — это вердикт, которого цензуре не объехать. Фаддей Булгарин, коему Грибоедов доверит судьбу своей пьесы, все же сумеет дать фрагменты первого действия и третье действие почти целиком в своем альманахе  "Русская Талия" за 1825 год.

Но к моменту, когда альманах разойдется среди "любителей и любительниц русского  театра", в этой публикации нужды уже нет: комедия разлетится по всей России списками. Пройдут лишь считанные годы, и тот же Булгарин радостно сообщит в своей "Северной пчеле" о сорока тысячах экземплярах запрещенной рукописи своего покойного друга. Это при том, что Фаддей Булгарин — прилежный слуга царю, верная опора правительству в борьбе его с любыми непорядками, конфидент Третьего отделения – словом, Видок Фиглярин. Но здесь ситуация особенная: все в России читают запретное "Горе…" и в ус не дуют, сыплют цитатами и даже не пытаются ломать комедию послушания, плевать всем на этот запрет, хотя бы и времена после воцарения Николая Павловича на дворе другие. Запрещена — но в печати о ней толкуют чаще, чем о любой разрешенной. Запрещена — но когда один верный почитатель терпеливо начнет выстригать из газет и журналов цитаты, окажется, что только сотни с небольшим строк и не хватает...

Две строки тут, три здесь, там десять… — и выходит, запрещенная комедия вся почти тиснута в печати. И сорок тысяч в списках. Таких тиражей в ту пору не бывало, таких скоростей размножения прежде не видывали. Словно сорок тысяч курьеров разнесли рукописную комедию по всей империи, не дожидаясь рождения своего шустрого начальника – Хлестакова. 

Запрещена — другим перьям только бы и искать подобного запрета.

4.

Считается, что два первых акта "Горя от ума" писаны в Тифлисе. Но в Тифлисе дело было продолжено, начало комедии положено в Персии еще в конце 10-х гг., где Грибоедов служил секретарем российской дипмиссии. В Персии он начинает первый акт, но главное – именно здесь, о чем он не раз позже обмолвится, приснился ему однажды план всей комедии. "Горе от ума" – персидский сон.

Театра в привычном понимании слова в Персии при Грибоедове не было. Но помимо Тазие – ритуальных театрализованных церемоний, посвященных гибели шиитского святого имама Хусейна, были у персов еще и бродячие труппы, игравшие небольшие пьесы и сцены. Сатиры эти осмеивали "властные структуры", сильных мира сего, а то и духовенство. Труппы странствовали по городам и деревням, зачастую являя в лице своем нечто запрещенное, но в то же время и дозволенное.

Театральная судьба "Горя…" на первом этапе отдает персидскими мотивами. Впервые задумали ее сыграть в мае 1825-го силами  учеников Петербургского театрального училища. Генерал-губернатор Милорадович накануне премьеры играть запретил. Двумя годами позже "Горе…" исполнили офицеры-любители  в Эривани, в Сардарском дворце. Отрывки из пьесы немало игрались и в домашних условиях. На профессиональной же сцене "Горе от ума" впервые появилась в декабре 1829-го, и опять в странном виде: сцены из первого действия были разыграны в Большом театре Петербурга,  но не в зале – в театральном фойе, на "сцене позади сцены", как гласила афиша. Затем в Москве был сыгран отдельно третий акт, затем – третий и четвертый. При жизни Грибоедов не дождался премьеры, любительская военная постановка в Эривани – единственный спектакль, который видел автор. Ему, вероятно, казалось, что знаменитая его пьеса, которую читает вся Россия, никогда не увидит подмостков. Что ж, во второй половине 19 века пьесы основоположника персидской драматургии Мирзы Мальком-хана вообще никогда не ставились, зато широко читались. 

Однако через два года после смерти автора пьесу разрешено было играть целиком, лишь с незначительными купюрами. Играть дозволено было в столицах, в провинции запрет сняли только при Александре II. Но запрет на "Горе от ума" имеет свою специфику, как мы видим. Нельзя – но комедию играют театры Киева, Харькова, Одессы, Казани, Тамбова. И если едет на провинциальные гастроли знаменитый Михаил Щепкин либо не менее знаменитый Мочалов – можно не сомневаться, в Казани, в Харькове, в Киеве, в Таганроге, в Воронеже главным гастрольным выстрелом будет "Горе от ума". 

Впрочем, это не мешало оставаться комедии на приватной любительской сцене весь девятнадцатый век. Но какие были любители! На самом закате века в Клинском уезде, в имении Боблово, принадлежавшем Д.И. Менделееву, Чацкого играл студент-юрист Блок, полагавший в ту пору, что будущая его жизнь привяжется к театральным подмосткам. 

5.

Гибель Грибоедова – развилка. Хотим найти кровь его на руках англичан – и тотчас находим ее. Хотим показать ужас религиозного фанатизма, и сполна тут видим его. Хотим выставить армян главными виновниками тегеранской резни – стоит лишь заглянуть в трактовки нынешних азербайджанских интерпретаторов. Хотим видеть в зачинщиках шаха, и  легко отводим ему эту роль. И нужды нет¸ что в эти дни никого из значимых фигур английской миссии не было в Тегеране и что английский посол, так коротко знакомый с послом русским, уж точно не хотел такой развязки. И что армянам меньше всего нужна была кончина вазир-мухтара, ведь у них не было более пылкого защитника. И что менее всего желали такой развязки  Фетх-Али-шах и наследник престола Аббас-Мирза, сколь бы много неприязни ни питали они к дерзкому российскому посланнику, не желавшему соблюдать дворцовый этикет и беспощадно выбивающему из них контрибуции.

Едва ли не более других был прав профессор Веселовский, в конце 19 века давший предварительные итоги:

Вряд ли кто-нибудь из враждебных Грибоедову иностранных дипломатов в своей интриге мог сознательно опираться на дикую силу невежественной толпы, которой втолковали, что русских следует истребить как врагов народной религии. Зачинщиком восстания был тегеранский муджшехид (высшее духовное лицо) Месих, его главными пособниками -- улемы; вельможи вроде Алаяр-хана, всегдашнего врага Грибоедова, были также посвящены в заговор, имевший целью напугать русских, нанести им некоторый урон, но не вызывать резни. Когда же (по показаниям самих персидских сановников) народу собралось в роковой день около 100 тысяч человек, и масса, фанатизованная проповедью, бросилась к дому посольства, руководители заговора потеряли власть над ним, и стихийная сила забушевала.

6.

Пройдет несколько месяцев, прежде чем останки Грибоедова вернутся из Персии и будут преданы земле​ в Тифлисе.  Двойной его тезка А.С. Пушкин в это время движется в Арзрум, но попутно – еще и навстречу Грибоедову. В мае 1829 года он стремительно и самовольно покинет Петербург, чтобы оказаться в стане русских воинов. Россия, закончив войну с Персией, воюет теперь Турцию, и к приезду Пушкина Отдельный кавказский корпус под предводительством графа Паскевича прочно уже на территории врага, — так что вопреки той аксиоме, что за границей Пушкину бывать не довелось, в Турции он побывал, хотя и не ощутил себя вполне за рубежом: сам рубеж был отодвинут русскими штыками. Но прежде он, как считается, встретил Грибоедова.  

Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. "Откуда вы?" — спросил я их. "Из Тегерана". — "Что вы везете?" — "Грибоеда". Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис.

Пушкин невольно оказал странную посмертную услугу Грибоедову. Кто же не помнит эту встречу двух А.С. С тех пор в памяти поколений  так и застряла грустная арба с волами. И бедный Грибоед, забытый, никому более не нужный. Между тем, стоило прибыть останкам в Нахичевань, лежащую по пути в Тифлис, как начались беспримерные траурные церемонии, собравшие весь город. Вообще, проводы Грибоедова в последний путь были грандиозны, ни с кем из русских не прощались в Закавказье с таким почетом и при таком стечении народа.

Пушкин же в это время продолжал свой поход – и свой путевой дневник. "Путешествие в Арзрум" он оформит и издаст лишь спустя шесть с половиной лет, выдавая это не более чем за публикацию старых путевых записок. Но что за странность: за 6 лет ни разу он не обмолвится о столь удивительной встрече с Грибоедом, ни в одном письме, ни в одном разговоре. И только теперь вдруг вспомнит. Напишет, что арбу тащили четыре вола, зачеркнет. Оставит двух волов. Запамятовал?

Почти два столетия подлинность этой встречи не будет подлежать сомнению. И только на самом исходе двадцатого века Андрей Битов предположит, что встреча эта – замечательный плод пушкинского воображения. Разумеется, так и есть. Пушкин представил, вообразил себе: оказавшись там и тогда, мог бы ведь и встретить Грибоеда. И готовя публикацию "Арзрума", чувствуя, что Грибоедов необходим его "путевым записям", нашел наилучший повод для появления вставной страницы о покойном, когда бы тот сам вдруг явился в гробу на пути поспешающего странника. Вступая в последний год своей жизни, Пушкин не мог не завершить давний свой диалог с Грибоедовым – больше заочный, чем очный. 

7.

В начале декабря 1825 года заяц перебежит дорогу Пушкину, навострившему сани в предмятежный Петербург. Заяц – дурная примета, и внемлющий приметам Пушкин воротится в Михайловское. Это конец года – а вот начало его. 11 января мой двор уединенный, печальным снегом занесенный, твой колокольчик огласил. Это приехал друг бесценный Пущин. Приехал не с пустыми руками – с долгожданным списком "Горя от ума".

К тому моменту Пушкин уже третий год пишет "Онегина", но недавно, вдохновленный и вместе уязвленный "Историей" Карамзина, подступился и еще к одному дерзкому замыслу. "Борис Годунов" должен преобразить весь русский театр. Не говоря о содержании, это будет еще и формальный эксперимент: решительный отказ от классического единства места и действия, вместо пяти набивших оскомину актов – нарезка коротких сцен, вместо прокисшего александрийского стиха – свежий белый стих, не боящийся опасного соседства с чисто прозаическими фрагментами. И заглавный герой, которого на сцене будет меньше, чем Самозванца, и любовная линия, которой нет в привычном линейном смысле… Пушкин заранее понимает: это будет небывалая драматическая трагедия. Только поймет ли публика-дура?

И вот "Горе от ума". Комедия, которая перебежит дорогу пушкинской трагедии.

Пройдет две недели, прежде чем Пушкин выскажется о рукописном грибоедовском творении. Сперва в письме к Бестужеву. Это там, в начале: Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. И это там, в конце: О стихах я не говорю, половина — должны войти в пословицу. А посредине – довольно нелицеприятный разбор, знание которого отличает прилежного школьника.

Но разбор этот в меру сил деликатен, поскольку предназначен и для самолюбивого автора комедии – Пушкин сам просит Бестужева показать это письмо Грибоедову. А вслед Пушкин пишет Вяземскому, уже тет-а-тет: Читал я Чацкого — много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. 

Две главных пьесы своего времени оказались запрещены во вторую половину двадцатых годов. «Годунова» не дозволил личный пушкинский цензор – император Николай Павлович, посоветовав переделать в духе романов Вальтера Скотта. К недозволенному "Годунову" интереса куда меньше, чем к "Горю от ума". "Годунов" тоже имеет некоторое хождение  в списках, но куда ему до сорока тысяч!

В самом конце 1830 года Пушкину позволено будет напечатать свою трагедию. И что же? Первой фразой первой рецензии двадцатилетнего Виссариона Белинского было восклицание: Странная участь "Бориса Годунова"! В том смысле, что вот вышел, наконец, "Годунов", а всем по барабану. Другая пьеса на устах у всех. И тот же Белинский вскоре станет знаменит, напечатав свои "Литературные мечтания". Это там: Любите ли вы театр, как я люблю его… - и далее наизусть. А о ком эта главка? Пушкин прекрасно помнил, о ком. О том, кто назначен быть творцом русской комедии, творцом русского театра. О Грибоедове.

В тридцать пятом году, когда Пушкин вписывает в свои "путевые записки" мемуар-некролог Грибоедову, ситуация такова: "Горе от ума" разрешена к печати лично императором, это теперь его любимая пьеса, и тут он являет единство со своими подданными, со столичных подмостков комедия больше никогда не сойдет. А "Годунов" на десятилетия будет держать репутацию непригодной для сцены пьесы.

Ревновал ли Пушкин к несравненному успеху "очень умного" Грибоедова, сумевшего занять место "творца русского театра"? Место, которое Пушкин полагал оставить за собой. Ревность, кажется, была, но скорей он досадовал на публику, которую не смущает отсутствие мысли главной и истины, каковых сам он у Грибоедова не нашел либо не захотел искать. Слишком были разные два этих полных тезки.

Но Пушкин не мог не находить одного недоброго совпадения. Он, конечно, знал про зловещий знак, сопутствующий Грибоедову у алтаря: Грибоедова колотило во время его бракосочетания, — не дрожь вожделения, но желтая лихорадка была тому виной. Он не смог надеть кольцо на палец своей маленькой невесты, кольцо гулко звякнуло о каменный пол Сионского собора.

Уезжая в 29-м году в свой арзрумский поход, где ему привидится встреча с Грибоедовым, Пушкин посватался к Наталье Гончаровой. В пути получил ответ от матери, Гончаровой-старшей: туманное ни да, ни нет. И только вернувшись, получил он согласие. Во время венчания обручальное кольцо упадет ему под ноги. У Пушкина бывают и более странные сближения, чем "Граф Нулин", сочиненный в часы восстания на Сенатской площади. Два Александра Сергеевича, не удержавшие кольца.

P.S. Пройдет еще немного времени, и появится все же одно произведение, способное соперничать с Грибоедовым по числу разошедшихся копий. "Смерть поэта". Будь Пушкин жив, написал бы: "Смерть" и "Горе" — вот заглавные свитки наши, — и, верно, не случайно так загадано".