Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Фрагмент автобиографии русского старообрядца, живущего в Аргентине

28 февраля 2015

Данила Зайцев. Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева. Альпина нон-фикшн, 2015

Диву даешься, читая эту книгу: сколько всего пережил ее автор, нестарый еще человек. Берется за любую работу – пашет, сеет, шьет, шоферит, рыбачит, печет хлеб... Старообрядец Данила Зайцев родился в Китае, живет в Аргентине. В поисках заработка ездит по соседним странам – в Уругвай и Парагвай, в Бразилию и Боливию. У него одиннадцать детей, внуки. А он как бы между делом умудряется еще и описать свою жизнь на семистах без малого страницах! Его повесть, на первый взгляд, безыскусна – простое и подробное перечисление событий. Однако талантливый человек талантлив во всем: врожденное чувство ритма и врожденная же честность в оценке происходящего делают книгу не просто историческим свидетельством, а настоящей литературой. Недаром автор предисловия писатель Петр Алешковский настоял, чтобы издана она была именно как художественное произведение, а не как документ.

Трудно, конечно, избежать сравнения этой книги с безусловным шедевром древнерусской литературы, с другим Житием – старообрядца протопопа Аввакума. Если мученик за веру, постоянно гонимый Аввакум подробно и эмоционально описывает свои бедствия, то "Житие Данилы Зайцева" записано слогом размеренным и деловитым – автора никто не мучает и никуда не гонит. Он совершенно свободен в принятии решений, очень многое изменилось в мире за более чем три века с аввакумовых пор.

Старообрядчество со времен церковных реформ патриарха Никона в середине XVII века пережило разные времена. Эпоха жестоких гонений, когда десятки тысяч староверов бежали подальше от новых порядков в Сибирь и на Дальний Восток, сменялась относительным спокойствием, как это было при Петре и Екатерине Великих. Чем дальше, тем больше прав отвоевывала старообрядческая церковь, и в первую очередь – свободу совести, свободу вероисповедания. И только отвоевала, только почти уравнялась в этом праве с официальной православной церковью в начале ХХ века, как грянула большевистская революция. И снова репрессии, насилие, тюрьмы, лагеря – не столько уже по религиозным, сколько по экономическим мотивам. Старообрядцы сохранили за три века не только веру и обычаи, но и невероятное трудолюбие, без которого невозможно было выжить. Недаром на Руси крестьяне и купцы, исповедующие старую веру, считались наиболее зажиточными. Недаром и в 1929 году, когда была объявлена всеобщая коллективизация, Надежда Крупская заявила: Борьба с кулачеством есть одновременно борьба со старообрядчеством.

Снова бегство. В двух противоположных направлениях – на запад и на восток, в Румынию и в Китай. А потом и в Америку. Десятки тысяч сторонников старой веры покидали родину безо всякой надежды ее увидеть. И не увидели, зато в конце ХХ века такую возможность получили их дети и внуки, наперекор всему сохранившие не только веру, обычаи, суровые этические нормы, трудолюбие, но и язык.

Казалось бы, эти честные, работящие, талантливые люди и нужны современной России, а оказалось – вовсе не нужны. Историческая родина вроде бы позвала их вернуться, пообещала помочь с обустройством, а на деле помощь обернулась пустыми посулами.

Половину книги Данила Терентьевич посвятит роману с Родиной. Роман не удался, и сегодня автор снова в Аргентине. Возможно, конечно, что его переезд не состоялся и по другим причинам тоже – и условия непривычные, и климат, и люди. Но все-таки со страниц, посвященных России, словно воздух исчезает – в отличие от южноамериканских глав.

Зайцев написал свою повесть языком, на котором в России никто давно не пишет и не говорит. Разве только Владимир Сорокин иногда стилизует под него некоторые свои произведения. Старый русский язык применительно к новым реалиям и в соседстве с мобильными телефонами и автомобилями вызывает поначалу улыбку. Таким языком писалась житийная литература, неспешно, подробно и внешне бесстрастно. Вот эта бесстрастность и создает поразительный эффект эпоса. Книгу завершает словарь диалектных, устаревших и малоупотребительных слов и выражений, составленный филологом Ольгой Ровновой. Он не только облегчает восприятие текста, его очень интересно просто читать. Вот наугад:

Бра́згаться, неодобр. Вести разгульную жизнь.

Закры́ть тру́бку. Окончить разговор по мобильному телефону.

Ласкота́. Приветливость, доброжелательность.

Мая́чить кому. Делать знаки рукой, привлекая внимание.

Оши́харить. Придя в состояние возбуждения, недовольства, насторожиться, приготовиться дать отпор, ощетиниться.

Приклоня́ть го́лову. Униженно просить о чем-либо.

Руно́. Косяк рыбы.

Предлагаем вашему вниманию отрывок, посвященный первому очному знакомству Данилы Зайцева со своей исторической Родиной в апреле 2008 года.

Собчили Москвину наш рейс, оне нас стретили в Домодедово, привезли в храм, где я уже стоял раньше. Сергей Матвеевич хорошо принял. На следующий день мы явились к Москвину, он принял нас как друзьей, я всё рассказал, что заполнил анкеты на переселение в Красноярский край, в город Минусинск. Москвин ответил:

— Данила Терентьевич, вы ошибку сделали. Ежли вы будете один по одному переезжать, вас расселят куда хочут и обманут, здесь чиновники жулики, не дай бог нарвётесь на жулика, я бы вам посоветовал компактное переселение, и в Европейскую часть, поближе к государьству. Что и случись, мы можем вам помогчи.

Но я не послушался, и что уже выбрал место.

— Народ живёт, и мы будем жить.

— Но тогда подождите, мы переговорим с красноярским губернатором Хлопониным (1), чтобы вас там стретили и устроили. Жди нашего звонка, но не уезжай.

Мы ждали. Я сообчил Ровновой Ольге, она пришла к нам в гости, удивлялась, что так быстро решили приехать в Россию. Мы с ней хорошо пообчались, она мне сказала: «Что нужно, звони», и мы на етим расстались. В субботу по шли в храм к поморсам, я хотел поставить свечкю, но бабка подошла, сказала: «Вы не нашай веры». В воскресенье было Вербное воскресенье, в понедельник Москвин вызывает нас, приходим.

— Ну, Данила Терентьевич, проздравляём, вас ждут в Красноярске поручённыя губернатором Хлопониным, вас стретют и устроят. — Я Виктора Александровича сердечно поблагодарил, он наказал: — Вдруг что, звони.

Попрощались, сходили взяли билеты, в етот же день дали координаты нашего поезда Виктору Александровичу, распростились с Сергеям Матвеевичем в храме, он тоже наказал:

— Не верь властям, всё кругом обман, и вдруг что — обращайтесь к нам.

Мы его поблагодарили как друга и тронулись в путь.

До Красноярска троя суток, мы в дороге всего навидались. На поезде, правды, хорошо, хоть и плацкартны билеты, но у всех койки и уютно. Но много деревень заброшено и везде беднота, машин мало и дешёвеньки, сразу видать, много алкоголиков, и боже ты мой — как оне матерятся! В больших городах всё по-разному (2), везде всё шевелится и народу много. А земля вся заброшена, редко где работается. Да, я вспомнил, недаром нам гости с России всегда говорили, что земли в России заброшены. Но как-то жутко: столь добра пропадат, и никому не нужно. Народ большинство суровый, сразу видать — нет доверия, но попадаются добрыя, ласковы и уважительны, как будто всегда знакомы.

Как толькя услышут, что мы староверы, сразу отношение меняется, начинают быть ласковыми, и про староверов новости всегда хороши. Приходит время кушать, достают, хто что дома приготовил: солёны огурцы, помидоры, яйцы, рыбу, колбасы, сыр, хлеб, — да хто что может. Думаю, вот она, наша традиция, ето у латинов не увидишь, у них рестораны в ходу, но само много увидишь — сандвич и сок или кофе. В поезде чистота, и проводники смотрют за порядком, молодсы.

На четвёртый день утром в шесть часов прибыли в Красноярск, нас ждала молодая девушка, и повезли нас в администрацию. К девяти часам утра был организован круглый стол, было человек шестеро, но не было ни одного лица, кому ето было поручёно. Были чиновники, но не те, с кем доложны стретиться, ето были администрация, с миграсионной службы и по духовной организации.

Мы с ними познакомились, нас поприветствовали, пожелали доброго переселение, наши анкеты одобрёны, и уже послали в Уругвай. Спросили, какого мы согласия, я ответил:

— Часовенного.

Мне ответили:

— Да, ваших здесь много, но все по тайгам, и даже есть живут без документов. Каки у вас чичас планы?

— Да, ето очень важно. Сегодня пятница Великая, завтра суббота, нам необходимо завтра попасть на всеночную службу, на Пасху Христову.

— Да, возле Минусинска есть недалеко. Хорошо, мы организуем вам встречу завтре.

— Да, большоя вам спасибо.

— А после Пасхи будем приступать к делу. — Так и решили. Нам сказали: — Мы вас увезём в гостиницу, а завтра утром в восемь часов утра за вами заедут. — Мы поблагодарили, и нас увезли.

Заходим в гостиницу. За комнату сто двадцать долларов: комната и две узких кровати, и всё. У нас в Сальто пятнадцать долларов: комната, кровать двухспальна мягка, душ, полотенсы, мыло, шампунь, телевидер со спутниковой антенной.

Утром в восемь часов машина «Волга» подходит, мы уже готовы. Тронулись. Пятьсот кило метров до Минусинска, «Волга» шла везде на сто с лишным, вижу, что торопются нас увезти поскорея, на вопросы отвечают нехотя. Я спросил, хто нас стретит из староверов, оне ничего не знают. Но етот водитель был на круглым столе, и так всё изменилось! Я почувствовал: тут что-то не то, вижу, что оне торопются нас сбросить поскорея да вернуться.

Приезжаем в Минусинск в администрацию, никого нету, нас принял какой-то чиновник суровый, не хотел разговаривать путём, на все вопросы отвечал неохотно, и кого-то ждут. Я стал спрашивать, а где здесь староверы, он мне ответил:

— Да не знаю, оне у нас здесь не в моде.

— Дак как так? У нас сегодня всеночная служба. — Он молчит. — А чем у вас здесь можно заняться?

— Смотри сам. — На все вопросы — «нет», «не знаю».

Да, думаю, безбожник — вот и всё, а тут привязался какой-то старовер. Наши водители тоже нервничают, часто звонют куда-то. В 16:00 подъехала машина, нас поручили ему, сами сяли и уехали. Он нас посадил в машину и повёз в село Луговско. Дорогой стал спрашивать у него, чем здесь выгодно заняться, он отвечает: то не выгодно, друго не выгодно, а он занимается скотоводством молочным, ето да, выгодно, у него рук не хватает и надо рабочих. Я всю дорогу рассуждаю как хозяин, но он не может понять, и у нас разговор не клеится. Оказывается, он бывший председатель колхоза, а теперь собственник.

Приезжаем в село, он завёз нас, где у него скот. Но како ето хозяйство: всё грязно, заброшенно, засранно, всё старинно, никакого оборудования, всё вручнуя. Бедняги, как оне живут? Он взял с собой матрас, заехали в село Луговскоя, он показал магазин и сказал, что етот магазин ихний, довёз нас до квартире. Зашли, всё грязно, пусто, он бросил матрас на пол и сказал: «В понедельник заеду», и уехал.

И мы остались, как собачки, караулить ету квартиру. Я посмотрел на всё на ето и заплакал, и сразу спомнил про всех стариков, что рассказывали про Россию одну печаль. В Южной Америке до етого бы не допустили, а ето что? Позор. Я расстроился, знаю, что сегодня мне не заснуть. Сходили в магазин, купили на Пасху завтра покушать, я купил бутылку водки, огурцов, хлеба.

Софоний возразил:

— Зачем, тебя схватит.

— Мне сегодня не уснуть.

Пришли в квартиру, я потихонькю распил бутылку и плакал, Софоний уговаривал. Добры люди Пасху стречают — а мы на полу слёзы льём, всем радость — нам горя. Я так и уснул.

Утром просыпаюсь — голова не болит, чу дно.

— Софоний, ставай, что-то надо делать!

— А что?

— Сидеть здесь не будем, поехали искать наших, а нет — поедем разыщем наших родственников, оне в Ужуре, а ето здесь, в Красноярске.

Мы вышли, пошли на остановку. Ничего не мило, всё противно. Сяли на автобус, поехали в Минусинск.

* * *

Приехали в Минусинск, спросили, как доехать до железнодорожного вокзала, нам ответили. Приехали на вокзал, спрашиваю билеты до Ужура, нам отвечают: «Толькя с Абакана». Выходим брать автобус, идёт женчина молодая, подходит и говорит:

— Христос воскресе!

— Воистинно воскресе! — И у меня слёзы градом.

Она:

— Что с вами?

— Да вот мы переселенсы, и нас обманули. Спрашиваем про староверов, а нам ответили: тут их нету.

— Как так? Вон ваш храм.

— А где?

— Садитесь со мной в автобус, я вам укажу.

Мы обрадовались и поехали. Возле храма слезли, она говорит:

— Ето наш храм, а ваш дальше. Берите вот 17-й автобус, и он будет ехать нимо.

Мы так и сделали. Слезли возле следующаго храма, подходим к воротам — всё тихо. Да, служба давно прошла. Смотрю, на лавке сидит мужчина, я звонок давнул, он идёт и спрашивает:

— Вам что нужно?

— Мы гости издалека, из Уругвая, Южна Америка. Здорово живёте, Христос воскресе!

Он:

— Здорово. Воистинно воскресе! Проходите, но простите, все спят, служба была всю ночь, батюшка устал.

Думаю, вон оно как, значит, ето старообрядцы Белокрыническей иерархии, значит, не наши, но мы друг друга поймём, знаю, что в США к ним много перешло. Мы с етим парням разговорились, мне он сразу понравился: спокойный, кроткий, набожный. Он приехал с далёкой деревни Пасху стретить, с Нижнеусинска, занимается сбором кедровых орех, грибы, разну ягоду.

— И что, жить можно?

— Да, можно, толькя скучновато. Нас там, верующих, я да мама.

— Вы не женаты?

— Да нет.

— А что не женитесь?

— Да неверных неохота брать.

— Но да, ето правильно. А можно где-нибудь выбрать место спокойно,

без народу?

— Да, конечно, от нас пятьдесят километров ниже стоят два-три дома заброшенна, место очень хороше, речкя рыбна.

— А кака рыба?

— Хариюс, линок, щука.

— Да, ето хорошо. А зверь?

— Да полно: марал, косуля, козерог, кабан, медведь, волк, белка, соболь.

— О, дак богато место!

— Да, богато.

Мы и не заметили, как часы шли. Тут бабуля встала, познакомились, она нас накормила, разговор шёл, друг у друга вопросы, рассказы. И в два часа дня приходит молодой мужчина, енергичный, весёлой, увидал нас:

— О, гости! Здорово живёте, Христос воскресе!

— Здорово, воистинно воскресе! — Подходит, обнимает и целует, у меня душа вздрогнула: сразу видать, чистая русская душа. Высокий, стройный, красивый, простой — мне он сразу понравился.

— Вы хто, откуду?

— Из Уругвая.

— Как вас Бог занёс суда?

— Да переселенсы.

— Вон оно как. А какого вы согласия?

— Часовенного.

— Да, ето близко от нас, вам толькя священства не хватает, а остально всё одно и то же.

— Да, я знаю.

— И ваши в США многи к нам подошли: отец Кондр, Прохор Григорич, оне у нас были.

— Да, чудно, но их в живых уже нету.

— Да, к сожалению, так. Ну, пошли к батюшке.

Зашли, поздоровались. Да, сразу понятно: старик добрый, ласковый, матушка тоже очень до бра. Пошли расспросы, я всё рассказал, хто мы, откуду, и приключение своё рассказал. Батюшка:

— Ой ты милый мой, да вы им не верьте, ето всё воры да безбожники, не надейтесь ни на что, мы тоже переселенсы с Грузии, всё ето обман, сколь нам сулили, то мы больше израсходовали. Тут в России не столь помогут, сколь обдерут, не надейтесь ни на кого, толькя на себя да на Бога. И зачем вы тронулись суда? У вас там всё равно легче, мы ето знам.

— Да ностальгия своё донимала, мы всегда мечтали о матушке-родине.

— Да, ето так. Мы тоже из Румынии в Грузию, из Грузии в Ворогово, но там холодно. Мы приехали сюда, в Минусинск, и что толькя не пережили, везде обман.

— Но а где закон, государство?

— А его здесь нету.

— Но как так? Как-то страна существует?

— Поживёшь — увидишь. Выживают хто как может.

— Но в наших странах в последних годах заговорили все страны, что Россия растёт и перспектива хороша.

— Да, ето кому-то, какой-то кучке, а стально (3) хоть провались.

Да, жутко слушать таки новости.

Мы с Софониям довольны, что попали к таким замечательным добрым людям. Батюшка Скачков Леонтий, а молодой сын — Иван Леонтьевич, потом ишо два сына пришли, Федя и Дима, тоже хороши мужики. Федя овдовел, оне жалеют, что он со скуки стал пить, у него два сына женатых, у Диме малы дети, у Ивана сын и две дочери.

Началась служба, народу много, многи приехали с разных деревень, всё хорошо, но мне одно не понравилось: крестются с нерадением, как попало, и чувствуется, как будто всё делается в шутки, а не всурьоз. Я ето чётко знаю: творяя дело Божие с небрежением, да будет проклят, а тут заходют без бороды, и всё как-то делается непонятно.

После службе Иван пригласил к себе. Да, живёт он хорошо, дом новый, сам имеет такси, жена работат в милиции. Мы у них поужнали, ночевали, утром на службу. После службе к батюшке, позавтракали. Тут звонит ишо сын, к нему съездили, к Феде съездили, и опять на службу. После службе пригласил Корнилий поужнать, он с Ворогова, был нашего согласия, но перешёл в священство, бороду подстригает, значит, ради (4) слабости перешёл. Он у них служит старостой, он бывший рыбак внизу на Енисее. Сидим ужнаем, стучат в вороты. Корнилий вышел, немного сгодя приходит:

— Данила, тебя ищет милиция, говорят, что вы потерялись.

— Что же чушь! — Я вышел: да, два милиционера.

— Вы Данила Зайцев?

— Да.

— Вас потеряли.

— Как так? Нас бросили на полу на Пасху Христову, и мы поехали разыскивать своих.

— Пожалуйста, явитесь завтра в администрацию утром.

— Хорошо, завтра будем там.

Корнилий смеётся:

— Сэлый день ищут.

Утром после службе поехали в администрацию — Корнилий, Иван и я. Приезжаем. Нас встречает глава и ведёт на круглый стол. Нимо нас прошёл тот самый водитель, что привёз нас в Минусинск. Заходим, нас уже ждут, человек восемь. Был тот самый чиновник, что принял нас, и скотовод, что бросил на полу. Начал разговор глава, представился и говорит:

— Мы вас потеряли и думали, что вы потерялись.

— Да нет, мы поехали разыскивать своих, — и я повернул к тому чиновнику. — Вы, дядя, говорили, что здесь никаких староверов нету и оне здесь не в моде, а вышло, что вот какой красивый храм и полно староверов.

— А я почём знаю? Я их не знаю.

— А вы, дядя? Я всю дорогу у вас спрашивал, чем можно заняться, вы мне отвечали: ничего не выгодно. Значит, у вас скот и вам нужны рабочи, и вы, не зная нас, бросили на пол, как собачонок. И водители с Красноярска везли нас суда, свыше сто километров в час, чтобы поскорея сбросить, как говно с лопаты. Мы не ехали суда вашим коровам хвосты молоть, мы ехали сюда как хозяева. А теперь видим, что всё ето обман и вся ета программа — ложь. У нас в Южной Америке страны бедны, но нихто бы так не поступил. А для России ето позор. По нашим деревням ездют консула, политики, убеждают, чтобы вернулись на родину и помогали подымать страну, а тут нас стречают бывшия председатели, скотоводы, чтобы мололи ихным коровам хвосты. И что вы думаете, я должен и обязан ето всё известить в наши страны и сказать, что всё ето обман, и я ето сделаю.

Все сидели поражённы, и одна женчина из миграсионной службе говорит:

— Данила Терентьевич, пожалуйста, подождите, мы всё ето выясним, а пока никому не звоните.

— Я вас благодарю, что заботитесь, и будем ждать вашего сообчения.

Мы стали и вышли. Корнилий говорит:

— Данила, нельзя так выражаться, оне тебе за всё ето отомстят.

— Корнилий, пои наче нельзя. Ежлив все будем молчать, ета история будет продолжаться, надо государству помогать искоренить етот дух.

— Данила, ничто ты не поможешь, а сам себе толькя вред сделашь.

— Но Корнилий, ето так не останется, всё ето выйдет наверх.

— Данила, берегись.

Я позвонил Москвину, всё рассказал, он подтвердил:

— Да, здесь в России всё жди. Я вам говорил, переселение один по одному дело сложно, но мы ето всё выясним. Вдруг что — звони.

— Но, друг, спасибо.

Тут все: батюшка, Иван, Федя, Дима — говорят:

— Но, Данила, ты задел осиноя гнездо, ето тебе так просто не пройдёт.

— Да мне что, с ними детей крестить, что ли? Я здесь не привязанный, у нас билет сюда и обратно.

Оне стали нас уговаривать, что «всё будет хорошо, мы вам поможем», и чем мы хочем заняться.

— Да я бы пасеку открыл, ну, занялся бы овощами, вижу, что на рынке цены хороши.

— А где бы вы захотели жить?

— Да подальше от народу.

Батюшка говорит:

— У меня есть приятель, он директор заповедника, ето в Шушенским, он ищет старообрядцав, хочет устроить у себя, но я не мог найти, нихто не хочет ехать в тайгу.

— А как можно с нём встретиться?

— А я ему чичас позвоню. — Позвонил. — Да, ждёт прямо чичас. Иван, свози Данила.

И мы втроём поехали — Иван, Федя и я. Приехали в Шушенское, зашли в заповедник, тут у них музей заповедника. Да, чу дно, что толькя нету! Приходит директор, познакомились — сразу видать, русская душа. Он принял нас как своих и рассказал нам, что со староверами уже много лет работает. Внизу на Енисее и Подкаменной Тунгуске — ето порядошны мужики и трудяги.

— Мне бы семей три-четыре, мы бы помогли коя-чем, для двух семей уже есть где жить. Ну, можем ишо подыскать место.

— А для семей десять как, возможно?

— Надо подумать. — Я ему рассказал, хто мы и наше приключение, он ответил:

— Да, у наших чиновников мозга работают наоборот. Что бы таких, как вы, устроить и дать шанс, а оне способны толькя хреновину городить. Ну что, мыразберёмся и тогда будем с вами договариваться.

На етим и расстались. Директора звать Рассолов Александр Григорьевич, а заповедник — Шушенский биосферный заповедник, он введён в ЮНЕСКО.

В обратным пути заехали в Луговскоя за нашими чумоданами. Иван увидели, как нас бросили, толькя сказали: «Идивоты!»

Вечером прибегает Корнилий, сообчает:

— Завтра утром вызывает миграсионная служба.

— Хорошо.

На другой день приходим в миграсионную службу, нас встретила та же женчина и говорит:

— Данила Терентьевич, для вас нехорошия новости. Как вы не согласились идти скотником, вы выходите из программы, и для вас нет никакия помощи.

— Благодарю за откровенность, а теперь я могу действовать?

— Да, пожалуйста, можете.

— Хорошо, большоя вам спасибо.

Я позвонил Москвину и всё объяснил, он ответил:

— Не может быть. Ваши деньги для переселение уже в Красноярске. Но раз так, приезжай, тут разберёмся.

— Мы выезжам после Пасхи.

Я стал допытываться, где есть наши деревни, нашего согласия, — нихто не знат. Сразу видать, что не сознаются и всеми силами забегают, чтобы мы у них остались.

Софоний всем понравился. Правды, он у нас скромный парень.

На другой день вечером приходит Корнилий и говорит:

— Данила, оне спрашивают — молчишь.

— Что молчу? Пускай вернут нам билеты, и мы вёртываемся.

— Но Данила, так нельзя.

— Можно. Так и скажи.

Он ушёл, мне зло взяло: ишо и взялися тиранить. Утром Корнилий прибегает:

— Данила, оне звонют, можешь выбирать землю где хошь, и во всем помогут.

— Дак так, ето что, идивотство? Пе рво бросают, потом страшают, теперь сулят. Да теперь мне от них ничего не надо, я поеду в Москву, и там разберёмся.

— Но Данила, так нельзя поступать.

— Корнилий, ежлив будем пропускать таки номера, Россия всегда будет такая. Етого нельзя допускать. А ты им всё передай.

Мы взяли билеты на понедельник. Все упрашивали, чтобы Софония оставил, но я решил не оставлять: бог знат, останемся в России, нет.

Мы всех поблагодарили и тронулись в Москву.

***

Чичас стало маленькя понятно, почему вся Россия заброшенна. Пассажиры тоже говорят: не дают никакого ходу. Одна пассажирка-девушка услыхала наш разговор, я как раз говорил, что в России будет хорошо, надо потерпеть, она мне говорит:

— Сколь терпеть? Когда состаримся? Я вот недавно приехала из США, там по крайной мере люди живут, работают, но за ето у них всё есть. Какой хошь конфорт, такой делай, никому не нужно (5), и народ вежливый, а тут как собаки, и всем нужно, как ты живёшь.

Один парень ехал, он часто на нас посматривал, думаю: он не здря посматриват. Удалось мне с нём завести разговор. Оказывается, он имеет дело со старообрядсами, часто оне ему работают, он имеет компанию по строительству домов в Москве из круглого лесу кедрова, молодец. Он мне рассказал, что наших старообрядсав в тайге возле Минусинска много, и все живут хорошо, но оне прекрасны работяги и порядошны. Но больше их есть в Курагинским районе, толькя одно им мешает: ето секта Виссариона.

— А хто оне такия?

— Да ето болтун, бывшей милиционер, проходимец, сделался Христом, забрался в ету тайгу, у него свои апостолы, все ходют в длинных ризах.

— И что, хто-то ему верит?

— Да не то слово! У его уже около десятки тысяч адептов.

— Что же сила?

— Доказывают, что чародеи, и к нему приходют зажиточные люди, но многи узнают, что обмануты, и уходят, но уже нищими.

Вот ето чудно! Староверов казнили, сжигали, расстреливали, морили за правду, а теперь всяки-разны секты ведут разврат — и всё хорошо?

Приезжаем в Москву, приходим в храм и что видим: тут тесть и шурин Анатолий.

— Ну и как у вас дела?

— Я собрался уже домой.

— А что случилось?

— Всё ето обман. А вы что приехали?

— Да тоже посмотреть на Россию.

— И куда чичас?

— В Хабаровск, к родству. А что с вами случилось? — Я всё рассказал.

Я позвонил Москвину, что мы в Москве, он сказал: «Жду вас». Мы все отправились к нему, он нас всё выспросил, я всё рассказал.

— Да, ето идивоты, и таких много здесь в России. Данила, я вам снова скажу: вы доложны ехать группами и вести договор с государством, но не прятайтесь по тайгам, а наоборот. Выберите в Европейской части, поближе к государству, чтобы оне могли контролировать, чтобы вас не могли обмануть, а один по одному вам не ужиться будет, везде будут насиловать. Создайте свою обчину недалёко от Москвы. Когда обостроитесь, тогда все ваши, хто хочут, поедут через вас и куда хочут.

— Но как ето начинать?

— А мы вам поможем.

— Да хорошо бы.

— Приходите завтра в два часа дня, мы вам сделаем важную встречу.

— Хорошо, завтра увидимся. Виктор Александрович, как вас благодарить?

Вы наши благодетели, и как с вами расшитаться?

— Ничего не надо, толькя было бы всё хорошо.

— Ну, спаси вас Господи, — и мы ушли в храм.

Тесть на другой день вечером уезжают в Хабаровск, мы завели разговор о переселении, я тестю говорю:

— Нам здесь трудно будет. Сколь ни едешь по России, один негатив, все обижаются и везде поминают чиновников. Отчего-то вся Россия заброшенна, все молодыя ушли в город, а старики запились и вымирают, одне женчины ишо теплются, благодаря их ишо деревни существуют.

— Но и что ты думаешь?

— Что думаю? В разбитым корыте, развернуть оглобли да в Уругвай.

Тесть видит, что я нервный, ничего не стал говорить, и мы лягли спать.

Утром рано я проснулся, не спится, тесть спрашивает:

— Что, не спится?

— Да, мысли в разброде.

— Но и что надумал?

— Да ничего. Страшно браться за дело, мало веры, кругом всё обман.

— Данила, подумай хорошень. Я хорошо тебя знаю, ты покамесь всё не раскопашь, хоть и уедешь обратно, но через год-два ты опять будешь здесь и снова будешь браться за ето дело. Давай берись за дело, кому-то надо ето всё пробивать, а ты захочешь — всё добьёшься.

— А кому ето всё надо? На мою семью мало надо.

— Как кому надо? Ежлив всё хорошо будет, многи поедут, разговор пойдёт.

Знаю, что многи собираются, но боятся. Я уже приехал насовсем, надоело мне с Николаям канителиться.

— Ты что, в самом деле остаёшься?

— Да, ежлив всё подойдёт. И из Аргентине вот-вот доложны подъехать Герман и Степан на разведку. Давай берись за дело, я знаю, ты всё добьёшься.

— Ну, раз такоя дело, берусь.

В два часа прихожу к Москвину, оне уже ждут. Тут мня познакомили с замечательным журналистом, «золотоя перо России», и с форумом переселенческих организациях, Графова Лидия Ивановна, корреспондент «Российской газеты», женчина зрелого возраста. Мы с ней познакомились, она всё до тонкости расспрашивать стала. Когда всё выслушала, стала рассказывать:

— Я уже семнадцать лет мучаюсь с етим, и всегда история одна и та же, всё обман. Все переселенсы стонут, и везде приходится всё выяснять и бороться со всеми. Тут у нас две башни борются, одна — ето хотят, чтобы в России всё процветало и чтобы было хорошо, а вторая — наоборот, надеются на нефть и на ресурсы, лишь бы их администрировали, а остальныя хоть все вымрите. Подумай, какая у нас демография, семьсот тысяч человек вымирает в год, и оне етому радуются. Тут надо, наоборот, семьи, как ваши, кре пки и си льны, но ходу не дают. Чичас борюсь из-за переселенсав-духоборцав, им тоже несладко пришлось, проблемы за проблемами, но уже им коя-как дома построили и земли вырешили. Данила, ежлив обещаешься всё вытерпеть, то я берусь за ето дело, и мы вместе пробьём ету путь, и всё будет хорошо.

— А куда девашься, надо пробивать.

— Хорошо, мы уже с Москвиным судили об етим. — Заходит Виктор Александрович, он отлучался по своим делам. — Виктор Александрович, всё-таки будем решать, где их устроить.

— Да, Данила, уже об етим думали. Для вас надо подобрать такоя место, где всё процветало, и ето толькя Белгород, там губернатор порядошный, он сам агроном, и у него вся область процветает. Ежлив вы согласны, то будем организавывать встречу с губернатором Белгорода — Савченко Евгений Степанович.

— Конечно, согласен, и большую вам благодарность за ето, спаси вас Господи.

— Хорошо, мы будем звонить Лукину, ето пятый человек в государстве, он самый главный по правам человека, Лукин Владимир Петрович. Жди нашего звонка для встречи с нём.

Я ето тестю всё рассказал.

— Ну, хорошо.

Примечания: