Стеноз. "Аритмия" Бориса Хлебникова

О фильме года

Реальность у нас, в Вайоминге, никогда не пользовалась особым спросом.
                          Эпиграф к сборнику рассказов Энни Прул “Горбатая гора”

В 2010 году режиссер-документалист Александр Расторгуев говорил в интервью: У нас много фильмов не снимают. И на каждый фильм смотрят как на большое событие, авторское высказывание, требующее перемен в мире, как на попытку научить русский народ идеям добра, чести, патриотизма, или там еще чего. Так что каждый фильм воспринимается как какой-нибудь указ президента.

Спустя семь лет, замечание Расторгуева о той парадоксальной реакции, которую спровоцировали не только его фильмы, но и творчество “новых тихих”, как окрестили Бориса Хлебникова, Николая Хомерики, Бакура Бакурадзе, не теряет актуальности. Споры критиков об “Аритмии” Бориса Хлебникова и “Нелюбви” Андрея Звягинцева заставили вспомнить тот давний разговор. “Аритмия” – фильм, настаивающий на камерности и своим сюжетом семейной драмы, и пространственно-изобразительным решением. Уж никак не “президентский указ”.

Это простая история молодой, но не слишком, пары, чья малогабаритная квартира настолько тесна, что удивительно, каким чудом в ней поместились не только герои, но и виртуозная камера Алишера Хамидходжаева. Это правдивая до невозможного история о конце любви, рассказанная с ухмылкой и без надрыва. Почти что. Это история о врачах, в которой социальные и производственные вопросы остаются на втором плане. Большей частью. О таком фильме и спорить нечего. Казалось бы. Что же в этом камерном фильме вызывает острую реакцию? Почему “Аритмия” заслуживает утяжеленный официальным признанием титул "фильма года"?

Герой "Аритмии" Олег (Александр Яценко) одаренный врач, который толком никого не лечит, это не в его силах да и по уставу не положено. Но каждый выезд бригады скорой помощи требует большего от него, парамедика, чем от расслабленных больничных врачей. Несмотря на точно подмеченные детали быта, достоверные мелочи, место действия фильма неопределенно-размыто, где-то в  России. Говорят, Ярославль, но, по словам Стивена Долтона из “Голливудского репортера”, действие фильма могло бы происходить где угодно, где врачи и парамедики отстаивают свою человечность под напором работы не на жизнь, а на смерть.

Пусть Долтону видится в географической неопределенности фильма универсальность и прокатные перспективы, такая пара, как Олег и Катя (Ирина Горбачева), своим рождением обязана именно российскому экрану. В их шатком союзе можно узнать череду "сильных женщин" и "слабых мужчин" позднесоветского кинематографа времен "Вокзала для двоих" (1982).

Печально ухмыляющийся герой Яценко – апофеоз его актерской биографии, набравшей силу в фильмах Хлебникова и в "Мне не больно" (2006) Алексея Балабанова, где он по-детски отчаянно пытался удержаться за обреченную любовь. В Олеге отзывается эхо и героев Мягкова, Янковского  Басилашвили, страдающих под напором повседневности, и - порожденного постсоветской иронией Мальчика Бананана, играющего с реальностью не на жизнь, а на смерть. Как бы ни был несчастлив Олег, в тесном, малогабаритном, полном пробок пространстве “Аритмии” он как дома.

Главная проблема фильма, где все до боли знакомо, самое большое его неудобство – это его главная героиня, Катя. Вот уж кому тут тесно! "Аритмия", казалось бы, полностью сосредоточена на Олеге, его работе, его страданиях, его неудачах и маленьких триумфах. Катя работает и спит, в перерывах пытаясь расстаться с мужем. Больше мы, кажется, ничего о ней не знаем, несмотря на то, что фильм начинается с визита в дом ее родителей. Если Катя действительно героиня условная, фон для приключений героя, то что же делала в создании этой истории сценарист Наталия Мещанинова, автор фильма "Комбинат "Надежда" и мастер деталей характера? Неужели одна из сильнейших отечественных женщин-кинематографистов создала такой аморфный женский образ?

Или, может, весь экранный мир, где насупленный похмельный шлимазл Олег – герой-спаситель, дан нам через призму ее, Катиного, восприятия? Не поэтому ли так часто камера обращается к ее точке зрения, взирая на героя-бедолагу с высоты многоэтажки, из-за окна с наклейками-звездочками. Эти стикеры – симулякры той галактики, с которой себя сравнивает Катя, они, как и в финале романтическая песня-пастиш, становятся символами выхолощенного пространства, в котором существуют герои. Кате тут тесно, она пытается отвоевать островок тишины и взрослой жизни среди бушующей стихии остановившегося, на языке врачей, арестованного развития. Худая и слишком высокая, по сравнению со своим мужем, она, как Алиса съевшая гриб: то нога высунется в дверь, то рука – в окно. А он, муж, где-то там далеко внизу.

Нарушенный диалог между супругами в “Аритмии” перекликается с внутренним конфликтом самого фильма, который, как лебедь со щукой, тянут в разные стороны Хлебников, режиссер зрелого поколения “тихих” с их игрой в реальность, и воспитанная методом Марины Разбежкиной и ее пониманием "сложной реальности" гипер-реалист Мещанинова. Где проходит эта граница, где заканчивается игра в доктора и сумасшедшую помощь, и начинаются неудобные будни, снятые через плечо? Может, тем и интересен этот нашумевший тихий фильм, что вместе с Олегом и Катей в нем закупорены и позднесоветский груз, и постсоветский тихий бунт, и новая гипер-реальность? Вопреки всякой логике пытаются они вести диалог.

Фильм называется “Аритмия”, но это ошибочный диагноз. Скорее, это “Стеноз”: движение, сообщение сосудов с сердцем, людей друг с другом нарушено. Один пациент задыхается, пока другой умирает. И если не пластиковую пульку под язык, то только самим перед машиной бежать, расчищая дорогу.